Имею топор – готов путешествовать! - Страница 51

Хотя… Митризен или Фрей при наличии денег могут забросить сети… А в их желании нас изловить я не могу усомниться.

Гритт, оставим.

Я оглянулся в поисках Олника. Где этот прожорливый клоп? Он не пошел со мной в трюм, знал, что от его чихов помощи будет немного. Поди найди его среди тюков. Наверняка уже где-нибудь спит или тайком крадет еду на камбузе. Что ему до эльфийки?

(С другой стороны – что он эльфийке? М-да…)

В душе у меня было беспросветно.

Принц с диковинным именем вдруг возник из полумрака. Он плыл над палубой, будто тень. И выглядел примерно так же. Глаза и щеки ввалились, нос заострился. В свете полной луны он казался отощавшим вампиром. Ну да, вампирам самое время для прогулки: они же встают из гроба только по ночам.

Гритт, зачем ты упомянул о смерти?

Он взглянул в сторону пристани, усмехнулся краем рта и кивнул – кивнул совершенно удовлетворенно, даже – самодовольно, и несколько кичливо. Затем показал мне стрелу, зажатую в кулаке.

У меня перехватило дыхание.

– Она?..

Принц сделал неясный жест, при этом уголки его губ опустились. Покачал стрелу на ладони и швырнул в воду. Бросил на меня странный, угрюмый взгляд. Он словно обвинял меня в чем-то.

– Аллинн тир аммен.

Почему я не говорю по-эльфийски?

Я заметил, что он в одной сорочке, заляпанной кровью.

– Я выкупил. Сделал жест. Бог-ужасный, что я сделал! Мои молитвы до свидания. Аллинн тир аммен.

Он взглянул на меня так, будто в этом самом аммене был виноват один я, будто я украл его с эльфийского капища, вульгарно сунул в карман и дал деру на ободранном сопливом лошаке.

Я не потребовал перевода. Я знал, что он не скажет.

– Она жива… и будет жить?

– Воистину так.

Клещи вокруг моего сердца разжались.

– Не вполне долго.

– Что? Что значит – не вполне долго? Поясни!

Он вытянул лицо в угрюмую гримасу.

– Сбереги дыхание. Не вечно. Так.

Не вечно? То есть, она перестала быть бессмертной?

– Проклятие! Объясни!

– Аллин тир аммен.

С его лица на меня внимательно смотрели глаза старика. Мне расхотелось продолжать допрос. Все равно не скажет.

– Я хочу ее видеть.

Он молча развернулся и зашагал между тюков, пошатываясь, будто пьяный.

Она лежала на спине, укрытая под подбородок парусиной, повернув голову так, что из-под тусклых волос обнажилось острое ухо. Спала. Круги под глазами и горестные складки у рта, но выражение лица безмятежное, как у ребенка.

Мне захотелось стиснуть ее ладонь в своей руке, передать свое тепло и силу хрупкому телу. Я протянул руку, чтобы убрать со щеки выцветшую прядку, но принц стремительно сжал мое запястье.

– Тион!

Голос ожесточенный, словно я вместе с прядкой намеревался прихватить девичью непорочность или что-то подобное, гм, тот самый аммен, будь он неладен.

Принц загородил Виджи, глядя на меня исподлобья.

– Я млею от мысли и злобен! Тион! Изыди!

Я рыкнул негромко, но не стал спорить – лечит тот, кто умеет. А кто не умеет – тот не должен мешать.

– Хорошо. Я скажу коротышкам, чтобы принесли воды и пищи.

– Аллинн тир аммен.

Это прозвучало в мою спину как проклятие.

* * *

Вскоре мы проплыли мимо сторожевых башен гавани – массивных и коренастых, готовых метать каменные ядра катапульт в пиратов Кроуба. Это все, что осталось у города для защиты со стороны моря после того, как пираты сожгли хараштийские боевые галеры, коварно (о да, на это они мастера!) подобравшись к ним вплотную. Говорят, они подкупили… Черт, забудем. Теперь это не мои заботы.

Нам подмигнули чуть видным огоньком. Мокли отдал команду, и фонарь на носу бота погасили. Впрочем, это была лишняя предосторожность – горизонт затянула белесая мгла. Пираты, конечно, ошивались поблизости, но верткий самоход коротышек был готов в любой момент прижаться к берегу.

Мы двигались удивительно плавно. Наверняка, мягкость хода обеспечивал и штиль – бот совсем не раскачивало. Это было хорошо. Это было очень хорошо… для раненой.

Ночной город сверкал и переливался за спиной грудой огней в камине. Где-то там, в одной из лавок, ночевал мой топор. Он был единственной вещью, о которой я жалел, покидая Харашту.

Раздобыв пресной воды, я кое-как отмылся у шпигата и выстирал одежду. Мне предложили поесть, но я отказался. Никакого аппетита в… м-м-м, подвешенном состоянии. Что удивительно – даже выпить не хочется. Впрочем, коротышки не предлагали ничего кроме воды.

Мокли подходил дважды с вопросами про опасного гнома. Я только пожимал плечами. Ну откуда ж я знаю! Наверное, прыгнул за борт, поганец, с утра мается дурным настроением, или аист унес – домой, к родителям.

Я начал уже выбирать место для того, чтобы прикорнуть, как друг кто-то дернул меня за рукав.

– Фатик! Эй, эй, Фатик!

– Олник? Паршивец, ты где был, чем занимался?

Мой старый товарищ придерживал штаны рукой. Его лицо было мокрым, волосы слиплись, глаза блестели неестественно ярко.

– Не знаешь, где можно украсть веревочку?

– Тебе зачем?

– Я порвал свой пояс, нечем подвязаться. А на тюках очень толстые канаты…

– Будь я проклят! Ты что, собирался повеситься?

Он набрал воздуха в грудь.

– Поклянись, что никому не расскажешь!

– Да чтоб меня разорвало. Клянусь, никому не расскажу о том, что ты собрался вешаться на самоходе карликов.

– Я… ухх! Я узнал их страшную тайну!

– Это что-то насчет цвета их белья?

Гном был настолько взволнован, что ни разу не обиделся на подначки. Он пугливо огляделся, но коротышек поблизости не было. К тому же мы стояли у самого щита, что закрывал палубу от брызг колеса. Плеск воды отлично заглушал звуки речи.