Я вздрогнул: из глубин Пустоши ветер принес одинокий, тоскливый вой.
– Оборотень? – Альбо сделал знак отвращения зла и тут же утер вспотевший лоб.
Скареди повторил знак:
– Да защитит нас святая Барбарилла!
– Оборотень? – Я прислушался, зацепив взглядом эльфийку: ушки на макушке, тонкая рука готова выхватить клинок из-за плеча. – Да нет… Какие тут оборотни? Отшельники, анахореты… Новый урожай овощей еще не поспел, а отшельники – тоже люди, только такие, у которых в башке перекос, потому охотится они не желают, а питаются исключительно растениями. По полгода жрать сушеные стручки окры – тут и агнец взвоет. Почти все пустынники – шальная братия, многие из них – сущие безумцы. На привале не отходите от лагеря далеко, а если уж отошли – берите с собой оружие. Косматых незнакомцев лучше не подпускать близко. Кто знает, что они захотят с вами сделать. Сперва бейте – потом спрашивайте. Как-то так.
– Брутально, – сказала Крессинда, наморщив нос-пуговицу.
– Зато останетесь живы. Отшельники могут прятаться, одиночество обостряет звериные инстинкты, и вот вам заповедь на этот случай: всегда, когда отходите от лагеря, проверяйте ближайшие кусты и выемки, бросая в них камни.
– Тяжелые камни? – спросил сэр паладин, возвышаясь над Альбо и гномшей на полторы головы. Гритт, он был даже выше меня!
– Ну… какие осилите бросить. Прошли немного – бросили камень. Еще прошли – еще бросили. Все тихо – идете дальше. Таков закон Пустоши. У ручья – один моется, другой стережет. Только так.
Альбо смахнул пот с тонзуры:
– Великий Атрей!
– А может… товой… их просто накормить? – спросила Имоен.
Добрая женская душа! Слепая вера в то, что если морального урода или обычного дурня, который ищет святости, вместо того чтобы работать, накормить, отмыть и приласкать, тот сразу исправится, поумнеет, станет человеком.
– Накормим одного, явится еще десять, да и первый сразу за нами увяжется. Дешевле избить и бросить. Бить разрешаю ногами.
Монго протолкался вперед, взяв лютню наперевес (да, этот ошметок аристократа вез с собой лютню, представьте!).
– Это… грубо!.. Жестоко.
– Ага, – кивнул я и чувствительно ткнул в его цыплячью грудь пальцем. – Тебе разрешаю никого не бить, усек? Когда тебя двинут булыжником, выпотрошат и сожрут – то-то мы посмеемся.
Его бледные щеки пошли красными пятнами. Ар-р-ристократ, Великая Торба! Праведник! Нет, проще водить по горам и долам пьяных гномов.
– Тут должно быть полно змей и пауков… – обронил он,
Напарник подъехал ко мне и спрыгнул с ишака.
– Позади чисто, Фатик. А-а-а-апчхи-и! Глянь-кось, чего я нашел на дороге, – он протянул мне ременную пряжку с тонкой серебряной филигранью и мелкими изумрудами. – Господа-эльфы потеряли. Точно – они. Я от нее чихаю.
Принц оставался в фургоне, поэтому я молча протянул находку Виджи.
– Ваше, добрая фея?
Она приблизилась, я услышал исходящий от нее аромат. Взяла пряжку с моей ладони. Касание прохладных пальцев заставило старину Фатика вздрогнуть.
– А-а-а-апчхи-и! Да точно, ихнее! Я ж чихаю!
– Добрая фея, это – ваше?
Она кивнула, как бы между прочим. На замкнутом лице появился намек на улыбку.
– Спасибо, это действительно наше… – Повернулась к Олнику. – Спасибо, милый гном…
– А-а-а-апчхи-и-и! – Я решил, что Олника сейчас вывернет наизнанку. Не только от близости эльфийки, но и от похвалы, которая могла подействовать как рвотное. Она бы еще по голове его погладила!
– Это фамильная вещь… Мы думали, что потеряли ее навсегда. – Виджи кивнула гному, затем мне – величественно, как королева, и направилась к заднику фургона. Заостренные кончики ушей – ни гугу. В смысле – не покраснели. Значит – не лжет? Значит – и впрямь потеряли? Либо она настолько хорошо вжилась в роль, что ложь…
Однако эльфы не лгут, яханный фонарь!
Или в этой максиме есть нюансы?
И вот еще что: "мы", "думали", нет, они точно – муж и жена!
Я загрустил. Сквозь грусть пробилась гипотеза, которую я поспешил удавить.
Нет, ерунда. Я же своими глазами видел, что сделали с эльфами подручные Фрея. Ну а во дворе Ночной Гильдии он пытался всех нас ухлопать. Ну да, сперва он велел прикончить меня, но потом собирался разделаться с эльфами. Меня он хотел убить первым по одной простой причине – месть за поражение. Смертоносцы такого не прощают.
Я поднял камешек и бросил вниз. Камешек покатился, оставляя шлейф бурой пыли.
Под тоскливый вой святого отшельника мы покатили навстречу моим призракам прошлого.
Я отъехал в глубину Пустоши миль на двадцать, спускаясь по пологим террасам бывшего залива, и двинул фургон на северо-восток, ориентируясь по менгирам – похожим на огурцы одиноким камням, врытым в землю на четверть. Их натыкали в Пустоши Предтечи, загадочный народ, сгинувший бесследно. Среди людей гуляли слухи, что Предтеч забрали к богам за особую святость (я полагаю, такого розового, с бледным золотистым сиянием оттенка), и что Пустошь, откуда их забрали, до сих пор хранит следы благости Небес. Именно потому тут развелось столько анахоретов и прочего сброда. В комиссии по религии, куда входили представители всех пятидесяти официально разрешенных богов Харашты, до сих пор шли сражения, бои и стычки на тему – чей же бог это сделал и кому, в таком случае, надлежит оградить Пустошь забором, чтобы пускать туда паломников за деньги. Компромиссное решение – разбить Пустошь на отдельные квадраты и пускать туда паломников своей веры, никого не устраивало. Все или ничего. Ох уж эта человеческая жадность!